Я, в шоке от произошедшей беседы, побрела к своей койке. Отбой был в одиннадцать, как сообщила мне Лиза. Настенные часы показывали 22:30, так что можно было отправляться в соседний ряд на назначенную мне женщиной с загадочным именем «Нарцисса» встречу.

Разумеется, я заблудилась, поэтому спросила у кого-то из женщин по пути, где мне найти «Нарциссу».

– А, мисс Новак. Это туда, – указала мне полная афроамериканка. – Ты новенькая, да? Сразу видно. Будь осторожнее с ней, детка.

Нарцисса, пожилая аккуратная старушка, сидела на нижней койке в длинной, до самых пят, серой ночной сорочке. На носу у нее были очки, а в руках толстенная книга, вся в закладках и заметках. На обложке был закреплен маленький фонарик для чтения на длинной гнущейся ножке. Одна половина текста раскрытой книги была на испанском, а вторая – на иврите. Так я догадалась, что женщина, видимо, еврейка.

– Здравствуйте, – осторожно начала я, чувствуя себя не в своей тарелке, что отвлекаю женщину от чтения, – но вы просили зайти.

Она жестом показала мне наклониться ближе.

– Я знаю, кто ты, – шепнула мисс Новак, – не волнуйся, я никому не скажу. Как он?

– Извините, я не понимаю, кто он?

– Твой любовник?

– Что, простите?

– Ну, Манафорт.

Пол Манафорт не был моим любовником, мы вообще никогда не встречались, но в каком-то смысле были очень близкими людьми, так как долгое время отбывали срок под одной крышей – в здании Александрийской тюрьмы, где он, как и я, находился под следствием и провел больше года в одиночной камере, после чего, как и я, превратился в безмолвную тень. С апреля по август 2016 года политтехнолог Манафорт работал руководителем предвыборного штаба Трампа. Он с самого начала был ключевым фигурантом расследования об «иностранном вмешательстве» в президентские выборы 2016 года. Однако ФБР не предъявляло ему обвинений, связанных с Россией, – консультанта отправили под суд за отмывание денег, дачу ложных показаний, незаконное лоббирование интересов Украины и работу в качестве незарегистрированного иностранного агента.

– Извините, но вы меня, верно, с кем-то путаете, – смутилась я.

– Нет, нет, я разбираюсь в политике, не то что эти, – кивнула она головой в сторону группы чернокожих заключенных, громко смеявшихся в кубе напротив, – животные. Завтра утром приходи ко мне в семь утра, пойдем вместе на завтрак. Я познакомлю тебя с нужными людьми. А теперь – пока-пока, – помахала она мне рукой, показывая, что на сегодня это все.

– Хорошо, мэм, – кивнула я, – буду точно в семь.

– Мисс Новак, – поправила меня она.

Когда я вернулась в свой куб и устроилась на нарах, я еще долго не могла заснуть, обдумывая только что произошедшую странную встречу, в которой мою истинную личину опять раскрыли неправильно.

Ты будешь Раша

– Первое, что ты должна зарубить себе на носу, – наставляла меня Нарцисса, когда мы шли по бетонной дорожке через двор в сторону большого двухэтажного здания из красного кирпича с вековым дубом справа от входа, – это то, что у тебя здесь нет друзей. Ты – известная личность, и это плохо. Я тебя понимаю, потому что я сама такая, – загадочно улыбнулась мисс Новак. – Ты должна придумать себе новое имя и жизненную историю, чтобы пресечь все вопросы. Нужно что-нибудь неприметное, скучное и обычное, за что тут сидит половина тюрьмы. Скажем, ты сидишь за сговор по отмыванию денег. И зовут тебя, положим, Раша. В Америке ты давно, даже школу тут окончила, но родители – иммигранты, а оттуда акцент. Поняла?

Я покорно кивнула. Идея мне понравилась. Чем меньше я привлекаю к себе внимания, тем вероятнее, что меня не отправят «для моей собственной безопасности» в изолятор.

– Тут мало правильных людей, но я представлю тебя членам нашей еврейской общины. Там качество получше, да и молчать мы все умеем, – продолжила она инструктаж, когда мы уже поднимались по ступенькам столовой.

На входе вытянулась длинная очередь. Когда мы, наконец, попали внутрь, моему взгляду открылись две высокие, на уровне моего подбородка, сервировочные стойки друг напротив друга, из-за которых на нас смотрели сонными глазами заключенные в кулинарных шапочках-сеточках и пластиковых перчатках, ровно таких же, какие носила я, когда была еще Золушкой, а не Рашей.

Следуя примеру мисс Новак, я взяла с высокой стопки пластиковый поднос и поставила на стойку. В него мне тут же большой поварешкой ляпнули овсяную кашу, следующая женщина положила мне два куска хлеба и маленькую пластиковую упаковку джема, а затем на подносе оказалось и красное яблоко. Получив еду, мы прошли в основной зал, где стояли бесконечные ряды пластиковых столов. Устроившись друг напротив друга за средним столом, мы продолжили беседу, вернее, мисс Новак продолжила свой монолог:

– Так, дальше тебе нужно бегом идти к мистеру Торнтону. Он – начальник учебной части. Я попрошу, чтобы он принял тебя на работу. На кухне потеть – последнее дело. Будешь там у них репетитором. Сегодня после обеда на 10-минутной перебежке…

– Мисс Новак, извините, – перебила ее я, – а что такое «десятиминутная перебежка»?

– Ох, – тяжело вздохнула она, – тебя что, ничему не научили? Удивительно, как ты еще не вляпалась. Десятиминутки в начале каждого часа – это единственное время, когда тебе разрешено находиться на главном дворе, перемещаясь между зданиями. Стоять нельзя, только быстро идти из пункта А в пункт Б. Поняла?

Я кивнула, хотя, если честно, было совсем непонятно, но дальше спрашивать, показывая собственную глупость, не хотелось, так что я решила разобраться, как говорится, по ходу пьесы.

– Так вот, после обеда зайдешь за мной, я познакомлю тебя с Финни. Она руководитель нашей еврейской общины. Хорошая и умная женщина. Прикидывается, правда, что она вся такая, – мисс Новак развела руки в стороны и изобразила кривлявшуюся модницу. – Но если отбросить это, она очень даже ничего. Вы поладите, – сказала она, поднимаясь с подносом в руках, который, оказывается, нужно было сдать в окошко посудомойки, откуда валил белый пар и виднелись раскрасневшиеся от жары уставшие лица заключенных.

Американский ГУЛАГ

Узники, как я потом узнала, делали в тюрьме абсолютно все – от приготовления еды и уборки до электричества и ремонта зданий. Получали они за этот труд сущие копейки – хорошей зарплатой считалось 27 долларов в месяц, за подметание дворовых дорожек платили всего 10–12 баксов в месяц, а отпуск полагался только раз в год на одну неделю. Некоторые работали полный день, а те, кто совмещал работу с обязательной учебой, – полдня. На кухне, к примеру, утренняя смена поваров заступала в